О проекте«Merja.org» — первый ресурс, посвященный финно-угорскому народу Меря. Когда-то меряне стали одной из основ великорусского этноса. Однако вклад Мери в становление русской нации и государства до сих пор остается загадкой для большинства россиян. Мы ставим своей задачей восполнить этот пробел. Стань Мерей! |
ЯзыкМерянский (друс. мер(ь)скый), ныне мёртвый, финно-угорский язык в период наибольшего распространения занимал, очевидно, территорию современных центральных областей европейской части РСФСР - (полностью) Ярославской, Ивановской, Костромской, (частично) Калининской (Кашинский р-н), Московской (за исключением юго-западной части), Владимирской (к северу от Клязьмы и отчасти к югу от нее, за исключением земель муромы, другого финно-угорского племени, у впадения Клязьмы в Оку) [10, с. 38; 67, с. 136; 59, с. 81-82; 79, с. 146] (Прим.1.Не исключено, что и вне этой территории, компактно заселенной мерей, в частности к северу от нее имелись группы носителей мерянских диалектов или близкородственного мерянскому языка, о чем говорят топонимы типа р. Вёкса, р. Ягрыш (Вологодская обл.), (Солом)бала ( Архангельская обл.), близкие к распространённым на бывших несомненно мерянских землях. Однако ввиду полной неизученности этого вопроса, как и вопроса о части мери, по преданию переселившейся, избегая христианизации, к марийцам [28, с. 30-31] или мордовцам [49, с.103] и, видимо, здесь ассимилированной, в данном исследовании они не рассматриваются).Соседями мери до распространения на соседних землях восточных славян были с юго-запада балтийские племена, в частности голядь, с запада и северо-запада - вепсы (друс. весь), одно из древнейших прибалтийско-финских племён. С севера земли мери граничили с землями заволоцкой чуди, видимо, также прибалтийско-финской этнической группы, хотя и не вполне установленного состава [44, с.71-72]. С северо-востока мерянская этническая территория, видимо, соприкасалась с областью пермских племен, скорее всего предков коми [53]. С востока с мерей граничили марийцы;а с юга - мордовcкиe племена: мурома и, возможно, мещера. Позже западными соседями мери стали восточнославянские племена - кривичи, новгородские словене и вятичи, с рубежа Х-ХІ вв. начавшие проникать на мерянские земли. Если первоначально область мери была почти со всех сторон, кроме запада, окружена землями родственных финно-угорских племён, то со славизацией муромы, мещеры, соседней с мерей части вепсов и заволоцкой чуди и с расселением славян на мерянской этнической территории меря, за исключением крайнего востока, оказалась в славяно- русском(Прим.2 Понятие "славяно-русский" (сокращение более точного "(восточно)славяно-(велико)русский") служит общим наименованием для обоих исторически взаимосвязанных языковых ( и этнических ) образований - местных говоров языка древнерусского и развившегося из него (велико)русского языка (и соответственно их носителей - части восточных славян и развившегося из них (велико)русского народа)окружении в виде отдельных, всё более разобщаемых мерянских "островов". Постепенное растворение мери в славяно-русском языковом окружении, связанное с ее ассимиляцией, привело к её полному исчезновению как отдельного финно-угорского этноса и к слиянию мери с формирующейся на ее бывших землях частью (велико) русской народности. Археологические данные современной науки позволяют считать возможным образование мери в отдельное финно-угорское племя (группу племён) на своей исторически засвидетельствованной территории уже в 1 тыс. до н.э. [22, с.312-314]. Непосредственными предшественниками мери были, очевидно, индоевропейцы, представители так называемой фатьяновской культуры, вытесненные и ассимилированные пришедшими с востока финно-уграми, предками мери [29]. Включение в состав этой части финно-угров (протомери) индоевропейцев-фатьяновцев могло способствовать их окончательному обособлению от других, финно-угорских племён. Первое историческое упоминание о мере готского историка Иордана (VI в. н.э.), где меряне (Merens "мерян") [20, с. 150] упоминаются среди племен, плативших дань готскому королю Германариху, несомненно свидетельствует о существовании в это время мери как отдельного финно-угорского племени. Следующие упоминания о мере относятся уже к IX-Х вв. и появляются в древнерусском историческом источнике - "Ипатьевской летописи", где о ней сказано как о союзнике восточных славян - в связи с собиранием дани варягами с древнерусских и соседних с ними племён (859 г.), по поводу походов Олега на Киев (882 г,) и на Царьград (907 г.), в которых наряду с варягами и восточными славянами принимала участие и меря [21, с. 16, 17, 21]. В другом древнерусском летописном источнике о мере говорится как об особом этносе со своим языком, выделяемом на фоне других финно-угорских племён, известных в XI в. восточным славянам: "... а на Ростовьском озеръ Meря, а на Клещынъ озеръ Меря же; а по Оцъ ръцъ, гдъ потече в Волгу же, Мурома языкъ свой, и Черемиси свой языкъ, Морьдва свой языкъ..." [32, с. 10-11]. На основании, в частности, того, что после X-XI вв. меря перестает упоминаться в древнерусских летописных сводах, в дореволюционных отечественных работах бытовало мнение, что к тому же периоду относится и полная ассимиляция мери восточными славянами [28, c.63-64]. Это мнение, встречающееся иногда и в некоторых зарубежных работах даже в 60-х годах нашего века [79., с.145], в свете исследований советских историков следует признать устаревшим. Данные этих исследований, опирающихся на не использованные ранее исторические источники, показывают, что и после событий IX-Х вв., упомянутых в Ипатьевской летописи, меря еще долго существовала на своих землях, куда с Х-XI вв. стали проникать восточные славяне [10, с.5]. В целом ряде мест своего проживания меря сохраняла этноязыковой облик еще в ХV-XVI вв. [67, c. 135-137], а на наиболее периферийных ( восточных) территориях и в лице отдельных групп или лиц, носителей языка, - возможно, и в ХУП в. [67, с. 136] и даже в начале ХУШ в. В пользу этого говорит упоминание административного понятия "Мерский" (стан) в документе середины ХУШ в.: "Георгиевская (церковь. - О.Т.), что в Мерском" [67, с. 137]. Достоверные сведения современной советской исторической и археологической науки полностью подтверждают мысль о мирном проникновении славян на мерянские земли, высказанную еще В.О.Ключевским: "Происходило заселение, а не завоевание или вытеснение туземцев" [24, с. 295]. Это было связано как с редкостью мерянского населения, позволявшей славянам занимать многочисленные пустовавшие земли, так и с различием в занятиях мерян (преимущественно скотоводов, охотников и рыбаков) [10, с. 129] и славян ( преимущественно земледельцев). Обе группы населения в низших и средних слоях как бы дополняли друг друга, постепенно срастаясь в единое социально-экономическое целое. Видимо, такое же срастание происходило и в социальных верхах Владимиро-Суздальской Руси: мерянская знать сближалась со славяно-русской, образуя вместе с ней господствующие слои княжества. Единственное известное истории крупное восстание ( 1071 ), охватившее мерянское население, как справедливо полагает современная наука, вызывалось имущественным и классовым расслоением в мерянской среде, а не каким-либо славяно-мерянским национальным антагонизмом: "Нет никаких данных в пользу того, что восстание местных смердов было направлено против русских феодалов" [67, с. 141]. Восстание вызвало, по местному преданию, переселение части мери к родственным марийским [28, с. 30, 31] или мордовским [49, с. 103] племенам, где она впоследствии ассимилировалась. Очевидно, мирный характер славянского проникновения в мерянские земли относится к сфере как социально-экономических, так и культурно-языковых отношений. Помимо косвенного свидетельства, которое можно усматривать в дли- тельности сохранения мерянского этнического элемента на данной территории, имеется и прямое, говорящее о том, что хорошее владение мерянским языком в конце XІ в. расценивалось как обстоятельство, достойное упоминания в житии крупного церковного сановника, первого ростовского епископа Леонтия, очевидно, в связи с успешным использованием мерянского языка при христианизации мери; "Се бъ блаженный и костянтина града ражай и въспътаніе русскій же и мерьский язык добръ умъяше книгамь роуским и гречьскимъ велми хытрословесенъ сказатель" [17, с. 11]. Упоминание в житии мерянского языка вместе с русским наряду с руссками и греческими книгами говорит о том, что в знании этого языка усматривалась довольно высокая ценность, видимо, обусловленная его ролью во Владимиро-Суздальском княжестве, тогда еще этнически смешанном славяно-мерянском крае. Так не могли относиться к языку сознательно игнорируемому, тем более преследуемому. В более поздний период, когда в связи с ростом славяно-русского населения и частичной ассимиляцией мери количество мерянского населения уменьшилось и оно располагалось отдельными "островами", "районы, населенные мерей, были выделены в специальные территориальные единицы (Мер(ь)ские станы. - О.Т.). Таким образом, мерянские "острова" получили в свое время, так сказать, официальное признание" [67, с. 135]. Данные факты не оставляют сомнения в том, что положение мерян во Владимиро-Суздальской ("Московской) Руси не напоминало положение угнетенного племени. Скорее, оно было похоже на положение юридически и социально равноправного этнического элемента, сначала союзников, а затем сограждан одного из наиболее могущественных княжеств Киевской Руси, ставшего центром Русского государства и формирования (велико)русской народности (" нации). Если в дальнейшем здесь не обнаруживается меря как от- дельный этнический элемент, как, впрочем, и славянские племена, проникавшие сюда, - новгородские словене, кривичи и вятичи, а выступает монолитное ядро новой отдельной славянской (велико)русской народности, то причину следует искать в обстоятельствах объективно сложившегося процесса экономической и этноязыковой консолидации, протекавшего здесь. Мирно сложившийся и развивавшийся симбиоз привел к срастанию славяно-русской и финно-угорской частей в одно этноязыковое единство с перевесом славян, что явилось предпосылкой дальнейшей постепенной славизации мерянского населения. Важными причинами, обусловившими именно такое направление ассимиляционного процесса, были количественный перевес славян над местными финно-уграми и более высокий уровень их экономики, социального строя и культуры по сравнению с мерей [67, с. 116, 154]. Эти вполне объективно действовавшие причины сопровождались уходом славян из южных древнерусских областей, подвергавшихся в XI-XII вв. жестоким ударам кочевников. Славизация мерян могла быть особенно усилена последствиями золотоордынского нашествия, вызвавшего массовый уход славяно-русского населения на здешние земли и надолго отрезавшего мерю от родственных финно-угорских народов Поволжья и Приуралья, связи с которыми в былом могли поддерживать и питать здешнюю финно-угорскую культуру. К числу до сих пор не выясненных принадлежит вопрос о происхождении и значении самого этнонима "меря". Исходя из его сходства с самоназванием марийцев "мари", финский ученый А.Кастрен высказал предположение, что этноним "меря" возник из этнонима "мари" ввиду особой близости мери к марийцам как видоизменение в устах славян [78, с. 16]. Его поддержали позднее Т.Семенов [50, с. 228, 229] и М.Фасмер [68, т. 2, с. 606], придерживавшиеся, как и А.Кастрен, мнения об особой близости мерянского языка к марийскому и считавшие его близкородственным марийскому, если не одним из его диалектов, что было в дальнейшем отвергнуто так жe, как и мысль о близости указанных языков. Предположение А.Кастрена неприемлемо хотя бы потому, что этноним "меря" зафиксирован в близкой к нему форме Merens (готская форма вин.п. мн.ч., то есть "мерян", очевидно, на ос- нове дмер. "mera "меря") у готского историка Иордана уже в VI в., задолго до каких-либо меряно-славянских языковых контактов. О древности этнонима свидетельствует и употребление его в форме Mirri в "Gesta Hammaburgensis Ecclesiae Pontificum" Адама Бременского [79, с. 147, 148], отражающей, скорее всего, его арабскую передачу, где при ограниченности вокализма (*a, i, u возможно было только подобное воспроизведение исходного дмер. mera. При известной логичности не является вполне убедительным также взгляд А.Л.Погодина [86, с. 326] и Ю.Мягистэ [85, с. 114-116], сближавших этноним "меря" с фин. meri "море; диал. (большое) озеро" в связи с обитанием части мери у больших озёр: Неро (Ростовского), Kлещина (Плещеевского) и Галичского. Вопрос о происхождении названия "меря" остается нерешённым не только из-за недостаточной убедительности предложенных до сих пор объяснений, но и потому, что еще не выяснены два вопроса, без предварительного решения которых, как представляется, невозможно серьезно говорить о его этимологическом истолковании. До сих пор не ясно, является ли этноним "меря" самоназванием мерян (в целом или одного из мерянскых племен) или так они были на- званы одним из соседних народов. Название "меря", явно аналогичное ряду других финно-угорских этнонимов типа эрзя, мокша, вод. vad'd'a "водский" (эст. vadja "то же", фин. vatja "водский язык"), требует объяснения со словообразовательной точки зрения. В свою очередь, решение этих вопросов нуждается как в углублении знаний истории финно-угорских народов, так и в выяснении принципов словообразования финно-угорских этнонимов, где могут сохраняться особенно архаические структурные типы. С вопросом о происхождении этнонима "меря" тесно связан вопрос о происхождении мерянского языка, его месте в семье финно-угорских языков, который также еще не нашел своего окончательного решения. Если принадлежность мерянского языка к финно-угорской группе никогда не вызывала особых сомнений (Прим.3 Здесь, конечно, не принимаются во внимание явно устаревшие взгляды, например Д.Ходаковского [73, с. 23], считавшего мерю "славянским племенем", а следовательно, и носителем славянского языка.), то значительно сложнее было решить, к какому финно-угорскому языку (группе языков) он особенно близок. А.Кастрен предполагал особую близость мери и марийцев и их языков [78, с. 16]. Первая серьезная попытка подтвердить эту гипотезу, как и вообще изучить мерянский язык на ocнове его остатков, была сделана Т.С.Семеновым, учителем марийского языка при Казанской учительской семинарии, в статье "К вопросу о родстве и связи мери с черемисами", опубликованной в 1891 г. На основе сравнения 403 местных названий предполагаемого мерянского происхождения с марийскими словами и названиями Т.С.Семенов нашёл, что "данные из языка и факты из быта и истории мерян и черемис... действительно допускают возможность очень близкого родства между этими народами" [50, с.229]. В то же время он считал, что окончательно определить место мерян- ского языка среди других финно-угорских можно будет "только тогда, когда меряне... по остаткам своего языка будут сопоставлены или сравнены со всеми народностями финского племени" [50, с. 229]. По стопам Т.C. Семенова в опубликованной значительно позже (1935), работе "Меrja und Tscheremissen" [91, c. 351-418] шёл фактически М.Фасмер, на основании более тщательно собранного и исследованного ономастического материала старавшийся доказать близость мерянского языка к марийскому. Относительная ограниченность привлеченных данных (только топонимы) и стремление во что бы то ни стало связать их лишь с марийским языком (например, в объяснениях по по- воду названий Кера [91, с. 386], Ура, Курга [91, с. 392-393], Тума [91, c. 398], Лочма/Лотьма [91, с. 401] привели М.Фасмера к выводу, что "должно быть допущено тесное родство мери и марийцев(черемисов)" [91, с. 411]. Неправомерность подобного вывода подверг критике финский исследователь П.Равила, считавший, что мерянский язык более обоснованно рассматривать в качестве связующего звена между прибалтийско-финскими и мордовскими языками [87, с. 25, 26]. Работа М.Фасмера, таким образом, не способствовала решению вопроса о положении мерянского среди финно-угорских языков. П.Равила, справедливо критиковавший М.Фасмера за односторонность и необъективность освещения языковых фактов, тоже не обосновал своего мнения конкретным исследованием мерянского языкового материала, но с этого времени, а отчасти и вследствие работ археологов, опровергающих тесную связь мери с марийцами [57, с. 124], гипотеза об особой близости мерянского языка с марийским была окончательно отвергнута [56, с. 179]. Учитывая взгляды предшественников и на основании результатов собственных исследований, А.И. Попов пришел к выводу, о том, что "... несмотря на несомненные общности в словаре с другими финно-уграми ... меря (в языковом отношении) отличалась от марийцев, как и от мордвы и других финно-угров..." [44, с.101]. Этот взгляд подтверждается и отрицательными результатами предшествующих попыток усмотреть в мерянском особую близость к какому-либо из финно-угорских языков, и явным своеобразием ряда мерянских слов, о чем говорит А.И. Попов, - таких, как урма "белка", яхр(e) "озеро", бол "селение" и под. [44, с. 100, 101]. При всей его логичности этот вывод также нуждается в обосновании, поскольку подвергнутый исследованию материал предполагаемого мерянского происхождения изучен недостаточно. Обращает на себя внимание однотипность этого материала: почти весь он относится к ономастике. Возможные мерянские элементы из диалектных апеллятивов и социолектов (арго) с бывшей мерянской территории до последнего времени не исследовались. Кроме того, почти никто из исследователей, кроме отчасти Фасмера, обра- тившего внимание на звуковую сторону мерянских включений в русском [91, c.384], не вышел за круг чисто лексико-этимологических вопросов. Учёные, уделившие внимание мерянскому языку, в большинстве случаев ограничивались приведением списков названий предполагаемогo мерянского происхождения, обосновывая их истолкование параллелями из других финно-угорских языков. Несколько расширить исследование попытался О.В.Востриков [5;6], привлекая данные диалектных апеллятивов, в частности связанные с местной географической номенклатурой, что позволило ему найти ряд новых интересных мерянских включений в русских говоpax. При всех несомненных достоинствах работ О.В.Вострикова их, однако, как и работы его предшественников, характеризует отсутствие системного подхода к предполагаемому мерянскому материалу. Это могло быть связано с тем, что исследуемая им территория (Волго-Двинское междуречье) была в прошлом населена носителями не только мерянского, но и других финно-угорских языков, и О.В.Востриков не ставил перед собой задачи специального исследования мерянского языка, его мерянские находки сделаны как бы попутно. Между тем мерянский, как и другие субстратные языки, уже давно ожидает не отдельных случайных, хоть и интересных, работ, появляющихся через значительные промежутки времени, а целеустремленных, специальных исследований, где бы полнота и разнообразие материала сочетались с системностью и всесторонностью его рассмотрения. Возможность подобных исследований подготовлена всем предшествующим развитием финно-угристики, в частности возросшей изученностью смежных с мерянским финно-угорских - вепсского, мордовского, марийского, пермских - языков. Об их актуальности свидетельствует появление с 60-х годов целого ряда работ, посвященных финно-угорским субстратам в русском языке и принадлежащих отечественным и зарубежным учёным, в частности В.И.Лыткину [33], Б.А. Серебренникову [52; 54], А.К.Матвееву [38; 39], В.Т.Ванюшечкину [3], О.В.Вострикову [5; 6], О.Б.Ткаченко [60-65], В.Феенкеру [92], Г.Стипе [89]. Работа в области финно-угорских субстратов в русском языке, в частности мерянского субстратного языка, должна стимулироваться также социально-экономическими процессами - преобразованием природы, миграцией населения, переездом сельского населения в города и т.п., - которые ведут к исчезновению местных русских говоров, включающих в себя субстратные элементы. Всё изложенное говорит о необходимости поторопиться как с фиксацией сохранившихся остатков мерянского языка, так и с их изучением, дающим возможность реконструировать его в допустимых пределах. Попыткой ответить на это требование современной науки и является настоящая работа. О. Б. Ткаченко. Мерянский язык (Введение). Киев, "Наукова Думка", 1985. В.С.Кулешов К ВОПРОСУ О ПРОИСХОЖДЕНИИ МЕРЯНСКОГО ЯЗЫКА Проблемы лингвистической мерянистики прочно вплетены в общуюпроблематику финно-пермского языкознания, особенно в аспекте изучения языковых контактов в эпоху «встречи руси и чуди». Однако не все первостепенные вопросы были рассмотрены в полном объеме. В частности, в глубоком исследовании О. Б. Ткаченко 1 пристальное внимание уделено синхронному соотнесениюреконструированных элементов мерянского языка (МЯ) с аналогичными элементами других финно-пермских, но лишь вскользь рассматривается его происхождение и диахронное положение в финно-пермской среде. Основная «рабочая» точка зрения автора состоит в том, что вместе с признанием его близости прибалтийско-финским и саамским языкам признаются также и его отличия от них, в некоторых чертах сближающие МЯ с волжскими языками. На этом основании автором постулируется целесообразность выделения особой «среднефинской группы», гипотетически включающей мерянский (мерянские?), муромский и мещерский языки и определенным образом соотносящейся со «севернофинской группой», реконструированной А. К.Матвеевым. Исторические основания такой принадлежности МЯ автором не выявляются, и поэтому, на наш взгляд, употребление термина оправдано только при синхронном изучении МЯ. Очевидно, определение характера МЯ негативным путем («не прибалтийско-финский») не ведет к разрешениюпроблемы. Есть, однако, объективное тому объяснение, а именно: недостаточность и односторонность имеющихся материалов, на основе которых проводится моделирование языка и реконструкция его лексики, хотя ресурсы компаративистики еще далеко не исчерпаны. В частности, продуктивной представляется линия сравнения ауслаутного консонантизма (исконного для прафинно-саамского и, видимо, прауральского языка2) базисной лексики МЯ, прибалтийско-финских и саамских языков, в рамках финно-волжского пра-состояния. Так, мы имеем мер. *veZ (Вежболово) ‘вода’ при лив. vez то же, вепс. vezi то же и фин. vesi то же;мер.*suZ (Суждаль > Суздаль) ‘волк’ при фин. susi то же; мер. *juG ‘река’ при лив. joug то же, «лоп.» *jugа то же, саам. *joG то же и кар. и вепс. jogi то же. На этих и других примерах видны следующие намечающиеся регулярные соответствия: мер. и лив. *-Z . фин. *-si; мер., лив. и саам. *-CO . *-Сi. Сюда же относится и отсутствие гармонии гласных в лив., саам., вепс. и мер. (по крайней мере, для реконструированного корпуса лексем). Даже на представленном весьма ограниченном материале в рамках лексики, допускающей праприбалтийско-финскуютрактовку, видна архаичность МЯ на фоне современных прибалтийско-финских языков северной ориентации при его сопоставимости с ливским, наследующим южному диалекту прибалтийско-финского праязыка, 3 и саамским (на что подчеркнуто обращал внимание также и О. Б. Ткаченко4). Совершенно необходимым представляется обращение к экстралингвистическим соображениям о происхождении МЯ. Специально рассматривавший проблематику финно-угорской предыстории В. В. Напольских5 связывает появление первых финно-пермцев в ареале фатьяновской культуры с похолоданием климата в конце суббореала (рубеж II–I тыс. до н.э.) и наступлением в связи с этим в Верхневолжско-Окском регионе темнохвойных таежных лесов - кормящего ландшафта охотников и рыболовов. Точнее было бы определить это аллохтонное население как пра-финно-саамов с постановкой вопроса о возможности их более ранней в языковом отношении (середина II тыс. до н. э.) пра-финно-волжской атрибуции. Так или иначе, эти племена приносят в рассматриваемый регион традицию«текстильной», или «сетчатой», керамики (КТК), которая изначально (с середины II тыс. до н. э.) не будучи единой в культурном отношении в дальнейшем и вовсе распадается на несколько субареалов; есть основания видеть в них также раннее диалектную структуру «языка» этих племен. Одним из таких субареалов и явилась Волго-Окская историко-культурная зона, где сформировалась локальная разновидность КТК. 6 С высокой степенью вероятности можно утверждать, что с начала I тыс. до н.э. в ареале будущей мери прослеживается непрерывное историко-культурное развитие и преемственность археологических культур (КТК –– городищенские культуры дьякова типа7 ––древности мери8), что позволяет предполагать также и языковой континуитет. Иными словами, мерянский язык в конечном итоге ведет свое существование от одного из диалектов носителей КТК, от которых происходят также и современные северные прибалтийско-финские языки, очень близкие географически и лингвистически, и архаичные ливский, ливвиковский и людиковский, а также субстратные языки «саамской» топонимии широких пространств Европейского Севера;9 сюда же не будет ошибкой отнести и мертвый язык веси. Таким образом, в условиях подобного диахронного среза проблемы мерянского глоттогенеза теряют практический смысл любые попытки связать МЯ с современными языками, даже существование иных из которых как таковых в синхроннуюс мерей эпоху неочевидно. По большому счету, мы сталкиваемся с необходимостью раскрыть все содержание историко-языкового процесса в этой и смежных территориях в течении как минимум двух тысячелетий: начиная со времени первого появления здесь прамерянской речи и до эпохи Нестора. Подводя итоги, надо заметить, что уже сейчас можно говорить о некоторых перспективных направлениях в области исторической мерянистики. Это, во-первых, исследование множественных прафинно-саамских реликтов в субстратной топонимии широких ареалов КТК и лингвоисточниковедческая оценка их атрибутов (например, проблема топонимических ансамблей с *-ауслаутной лексематикой). И во-вторых, собственно археологическая задача: отыскание свидетельств непрерывности или, наоборот, дискретности, этнокультурного развития территорий КТК с эпохи раннего железа, что даст дополнительный импульс комплексному синтезу данных различных хорологических дисциплин в поисках решения «мерянской проблемы». Сокращения вепс. — вепсский язык кар. — собственно карельский язык КТК — культура с «текстильной» («сетчатой») керамикой лив. — ливский язык «лоп.» — язык «лопьской» субстратной топонимии Южного Приладожья мер. — мерянский язык МЯ— мерянский язык саам. — саамский язык фин. — финский язык 1 Ткаченко О. Б. Мерянский язык. Киев, 1985. 2 Хелимский Е. А. Уральский консонантный ауслаут –– индоевропейская гетероклиза? // Конференция «Сравнительно-историческое языкознание на современном этапе». М., 1990. alikatsaus suomen kielen juuriin // Viritt.a. 1983. 3 Itkonen T. V.aj. 4 Ткаченко О. Б. Указ. соч. 5 Напольских В. В. Проблема формирования финноязычного населения Прибалтики (к рассмотрению дилеммы финно-угорской предыстории) //Исследования по этногенезу и древней истории финноязычных народов. Ижевск, 1990. 6 Косменко М. Г. Культура сетчатой керамики // Археология Карелии / Отв. ред. М.Г.Косменко, С.И.Кочкуркина. Петрозаводск, 1996. 7 Основания регионалистики / Под ред. А. С. Герда, Г. С. Лебедева. СПб., 1999. С. 240. 8 Рябинин Е. А. Финно-угорские племена в составе Древней Руси. СПб., 1997. 9 Матвеев А. К. Древнее саамское население на территории севера Восточно-Европейской равнины // К истории малых народностей Европейского Севера СССР / Отв. ред. Г.М.Керт. Петрозаводск, 1979. 424 Кулешов Вячеслав Сергеевич –– студент исторического факультета СПбГУ http://sovmu.spbu.ru/main/conf/man-nat-soc/2000/421_424.pdf |
Меряния
FAQЗдесь публикуются наиболее часто задаеваемые нам вопросы. |